Откровенный разговор с российским поэтом Орлушей: "Собираю угрозы в свой адрес, но прячу их от мамы"
Андрей Орлов: "Как бы ни велось расследование убийства моего друга Бориса Немцова, оно никогда не приведет к реальным заказчикам. Ведь они не настолько глупы, чтобы говорить тем, кому поручают заказ, кто они на самом деле"" Рассказал о своем скандальном ролике "Я — украинец", сигналах из Кремля,
Андрей Орлов: "Как бы ни велось расследование убийства моего друга Бориса Немцова, оно никогда не приведет к реальным заказчикам. Ведь они не настолько глупы, чтобы говорить тем, кому поручают заказ, кто они на самом деле""
Рассказал о своем скандальном ролике "Я — украинец", сигналах из Кремля, друге Немцове и будущем России
— Андрей, немногие русские сегодня решаются так же открыто, как вы, говорить власти гадости... — Во-первых, никакие гадости я властям не говорю. Или вы называете гадостью правду? Во-вторых, я говорю, что думаю, что меня волнует и то, что чаще всего соответствует действительности. И разговариваю я с читателями и слушателями, а не с властью. Если бы я хотел говорить с властями, то писал бы им письма, обращался в суды. — Уверена, вам не раз угрожали или "мягко" просили промолчать по тому или иному поводу. — Угрозы и совсем не мягкие предложения промолчать были, есть и будут. Но исходят они от комментаторов и "доброжелателей" в интернете. Я их даже коллекционирую — надеюсь, они никогда не попадутся на глаза моей маме. От властей же даже скрытых обращений ко мне за последние лет 8—9 не было. Я ведь не газета и не телеканал, надо мной не стоят акционеры или кураторы из Кремля, которые могут позвонить и припугнуть. Большинство людей, о которых пишу, знаю лично — с Путиным, к примеру, знаком с 1996 года. В свое время я делал предвыборную кампанию межрегиональному движению "Единство", которое уже без моей помощи выросло в нынешнюю "Единую Россию". Кстати, на фотосъемке, которую я организовывал, как раз познакомились Шойгу, Карелин и Гуров — первая тройка избирательного блока. С этими и другими людьми я и сейчас пересекаюсь на разных мероприятиях или просто в ресторанах; с кем-то здороваемся, с кем-то нет. — Многие после просмотра вашего недавнего нашумевшего ролика "Я — украинец" решили, что это своего рода пиар вашего концерта в Киеве. — Если то, чем я занимаюсь последние полтора года, кто-то воспринимает как пиар моих выступлений в Украине, то это должны быть очень серьезные концерты (смеется). Мои предыдущие приезды к вам показали: у меня есть слушатель и без декларации того, что я — украинец. На днях у меня был концерт в Лондоне, но я ж не записывал ролик, где называл себя русским эмигрантом, который хочет стать англичанином. Сейчас я намного больше ассоциирую себя с Украиной как с государством, нежели с Россией: я дистанцирован от того, что творит официальная власть моей страны. К слову, очень многие друзья говорят, что по политическим и жизненным убеждениям тоже считают себя украинцами. Полтора года назад я написал: "А после Донбасса и наших в Крыму вопрос оголяю до сути: я русский забыл бы уже потому, что им разговаривал Путин". — А ваша декларация будет как-то подкреплена — украинским паспортом, видом на жительство? — Отвечу так: вынужденная эмиграция возможна у каждого, кому жить дальше в родной стране стало невозможно. Если мне начнут угрожать, я поеду туда, где мне будет спокойно. Это не страх, а вполне естественное желание жить в безопасности. Никто не хочет получить несколько пуль в спину, как Борис Немцов. На "Марше мира". С Михаилом Касьяновым и Борисом Немцовым. — Как вы думаете, реальные результаты расследования его убийства когда-нибудь станут известны общественности? — Как бы ни велось следствие, оно никогда не приведет к реальным заказчикам. Ведь они не настолько глупы, чтобы говорить тем, кому поручают заказ, кто они на самом деле. Представьте: у вас в руках часть цепочки, сантиметров пять из двадцати. Вы сможете ответить, откуда она начинается? Нет. И здесь тоже самое. Мне сложно говорить об этом, потому что я с Борисом действительно дружил. При этом я против того, чтобы мост, на котором его убили, называли в честь Немцова. Ведь у власти находится тот же режим, который и убил Бориса. Поэтому переименование моста его убийцами я считаю оскорблением его памяти. Когда сменится власть, это будет можно и нужно сделать. Сейчас же это не победа либеральной оппозиции, а мелкая подачка от власти. — Вы недавно вернулись из Крыма. Какой вам там показалась обстановка? — Я бываю в Крыму по несколько раз в год, начиная с 1976 года, там живут многие мои друзья. В Ялте, например, у моей бывшей, и, возможно, будущей жены есть дом. Раньше в Крыму чувствовал себя как дома, а сейчас там все по-другому. Большинство знакомых россиян, живущих в Крыму, не поддерживают аннексию. Они, возможно, даже более проукраинские, чем их соседи-украинцы. Лучше всего обстановку оценил таксист в Коктебеле, который сказал мне: "Раньше было невыносимо, но сейчас же совсем п***ец". Видно, насколько молчаливыми и осторожными стали татары на рынках. Но все равно обрывки украинской речи я иногда слышал, как и украинские песни на набережной в Ялте (напевает "Я не здамся без бою" "Океана Эльзи". — Авт.). Даже в магазине на мое "дякую" мне отвечали "будь ласка". Но все украинские сувениры там сейчас продаются из-под полы. Вот с трудом достал себе брелок с надписью "Ялта, Крым, Украина" и красивую вышиванку. В целом, таким Крым я не видел даже при советской власти. Впечатление одно: уныние. — Благодаря таким людям, как вы и Андрей Макаревич, у украинцев остается надежда, что не все еще потеряно для России. Как думаете, что может ее спасти? — Думаю, реальные шансы на это находятся между "крайне мало" и "никогда". Ни одного шага назад к миру сделано не было. Была только имитация этого движения, а потом все равно делался шаг вперед, к продолжению конфликта. Никакие санкции, потеря репутации в мире, падение экономики не пугают. Что касается москвичей, то большинство, думаю, уже начинают забывать о войне в Украине: эта тема стала подниматься в разговорах, в главных сводках новостей в разы меньше. — Вы дружите с Андреем Макаревичем и Михаилом Ефремовым. Что обсуждаете кроме политики и творчества? — С Ефремовым я познакомился в Крыму в мае 1978 года, а с Макаревичем еще раньше — на его концерте в лагере "Спутник" в Гурзуфе в 1976-м. Мы действительно друзья, а не просто случайно оказавшиеся в "белом списке" люди, куда нас записал Минкульт Украины. Когда мы собираемся, то как раз и не говорим о политике и творчестве. Можем вместе смеяться, плакать, выпивать. Наша дружба — это не политический альянс, как могут некоторые подумать: мол, собрались три нацпредателя и решают, как бы получить побольше денег или когда снова поскакать на Майдане. — Вы упомянули о "белом списке" артистов из РФ. Как вообще относитесь к подобным вещам? — Мне приятна компания, в которой я оказался. Но перед тем, как включать людей в этот пусть и хороший список, нужно было их самих спросить, хотят ли они в нем быть. Пока же особой пользы от того, что я в этом списке, нет. Последний раз, когда я ездил во Львов, все равно объяснял пограничникам и офицерам СБУ цель своего визита. На чтениях "Русского пионера". С Ефремовым, Собчак и другими. — Вы — бывший политтехнолог. Следили за нашими последними выборами? — Следил. Очень заметно было отсутствие российских команд политтехнологов, хотя некоторые из них все равно продолжают работать в Украине. У меня ощущение, что в Украине из-за военного конфликта появилось некоторое пренебрежение к предвыборной агитации на русском языке. Но я считаю, что часть агитации должна быть двуязычной — воздействие от нее было бы сильнее, уж в Киеве точно. Многие думали, что если напишут лозунг на украинском языке, нарисуют рядом трезубец, и все это на фоне желто-синего флага, то сразу завоюют сердца избирателей. Теперь главное, чтобы у Украины хватило сил не свернуть с пути исполнения заявленных деклараций. Пожар всегда дает шанс подумать, как по-новому построить дом. Если после трагедии на пепелище появится такая же старая избушка с туалетом на улице, значит, пожар ничему не научил. — Поэт Дмитрий Быков назвал вас главным русским поэтом нашего времени. Вам это льстит? — На самом деле есть продолжение этой цитаты, где Дима добавил, что главный — еще не значит лучший. Сказано это было примерно 10 лет назад, когда я неожиданно накануне своего 50-летия начал писать. Быков — сильный критик, и эта оценка скорее не моего творчества, а эффекта воздействия моих стихов на новую на тот момент аудиторию в интернете. У Димы, кстати, чудовищная работоспособность: пока мы с вами разговариваем, он уже успел прочесть четыре книжки и одну написать (смеется). — Требуете ли вы тишины, когда творите? — Я начал писать стихи, чтобы смешить друзей. Поэтому и сейчас могу что-то придумывать даже в разгар шумной гулянки. Но, естественно, это не касается лирики. — Как долго писали ваше последнее из нашумевших стихотворение "А в Кремле зазвонил телефон"? — За полтора часа, в пробке. За день до этого мы сидели у меня дома с Андреем Васильевым (бывший шеф-редактор украинской газеты "Коммерсантъ". — Авт.) и обсуждали новости. Решили, что смеяться над бомбежками в Сирии довольно странно. А тут как раз Путин дал интервью Соловьеву. Посмотрели его и заметили, что почти во всех случаях слово "война" Владимир Владимирович заменяет на "работа". Так и родилась идея кавер-версии на стихи Чуковского. Прошу понять: многие мои стихи ближе к жанру частушек или политических куплетов, нежели к поэзии высокого стиля. "Телефон" — это рифмованная реакция на новости. Андрей Васильев называет жанр, в котором мы работаем, ньюзикл. — На выступлениях в Киеве (17 ноября, клуб Atlas) и Одессе (19 ноября, клуб Terminal 42) планируете посвятить пару строк нашим политикам? — Я не люблю, когда человек приходит в гости и тут же начинает рассказывать, что ему не нравится в этом доме. Если бы я жил в Киеве, знал все проблемы, то вполне бы мог себе это позволить. А так смеяться над оговорками Кличко, например, считаю дурным тоном. — В прошлом году вы написали стихотворение о трагедии с малайзийским "Боингом". А о событиях 31 октября с российским самолетом над Синаем планируете что-то написать? — Когда эта трагедия случилась, у меня были выключены телефон и компьютер на три дня: я так всегда делаю, когда отмечаю свой день рождения (2 ноября. — Авт.). Поэтому узнал о случившемся позже, чем другие. Я — не газета или журнал, чтобы обязательно откликаться на подобные события. Хотя к проекту "Орлуша" я сейчас отношусь как к достаточно влиятельному СМИ. Как Андрей Орлов я, конечно, не мог не среагировать, но как Орлуша посчитал, что писать об этом не буду. В данный момент я пишу про чудовищные теракты в Париже — киевляне будут первыми слушателями этой работы.
Рассказал о своем скандальном ролике "Я — украинец", сигналах из Кремля, друге Немцове и будущем России
— Андрей, немногие русские сегодня решаются так же открыто, как вы, говорить власти гадости... — Во-первых, никакие гадости я властям не говорю. Или вы называете гадостью правду? Во-вторых, я говорю, что думаю, что меня волнует и то, что чаще всего соответствует действительности. И разговариваю я с читателями и слушателями, а не с властью. Если бы я хотел говорить с властями, то писал бы им письма, обращался в суды. — Уверена, вам не раз угрожали или "мягко" просили промолчать по тому или иному поводу. — Угрозы и совсем не мягкие предложения промолчать были, есть и будут. Но исходят они от комментаторов и "доброжелателей" в интернете. Я их даже коллекционирую — надеюсь, они никогда не попадутся на глаза моей маме. От властей же даже скрытых обращений ко мне за последние лет 8—9 не было. Я ведь не газета и не телеканал, надо мной не стоят акционеры или кураторы из Кремля, которые могут позвонить и припугнуть. Большинство людей, о которых пишу, знаю лично — с Путиным, к примеру, знаком с 1996 года. В свое время я делал предвыборную кампанию межрегиональному движению "Единство", которое уже без моей помощи выросло в нынешнюю "Единую Россию". Кстати, на фотосъемке, которую я организовывал, как раз познакомились Шойгу, Карелин и Гуров — первая тройка избирательного блока. С этими и другими людьми я и сейчас пересекаюсь на разных мероприятиях или просто в ресторанах; с кем-то здороваемся, с кем-то нет. — Многие после просмотра вашего недавнего нашумевшего ролика "Я — украинец" решили, что это своего рода пиар вашего концерта в Киеве. — Если то, чем я занимаюсь последние полтора года, кто-то воспринимает как пиар моих выступлений в Украине, то это должны быть очень серьезные концерты (смеется). Мои предыдущие приезды к вам показали: у меня есть слушатель и без декларации того, что я — украинец. На днях у меня был концерт в Лондоне, но я ж не записывал ролик, где называл себя русским эмигрантом, который хочет стать англичанином. Сейчас я намного больше ассоциирую себя с Украиной как с государством, нежели с Россией: я дистанцирован от того, что творит официальная власть моей страны. К слову, очень многие друзья говорят, что по политическим и жизненным убеждениям тоже считают себя украинцами. Полтора года назад я написал: "А после Донбасса и наших в Крыму вопрос оголяю до сути: я русский забыл бы уже потому, что им разговаривал Путин". — А ваша декларация будет как-то подкреплена — украинским паспортом, видом на жительство? — Отвечу так: вынужденная эмиграция возможна у каждого, кому жить дальше в родной стране стало невозможно. Если мне начнут угрожать, я поеду туда, где мне будет спокойно. Это не страх, а вполне естественное желание жить в безопасности. Никто не хочет получить несколько пуль в спину, как Борис Немцов. На "Марше мира". С Михаилом Касьяновым и Борисом Немцовым. — Как вы думаете, реальные результаты расследования его убийства когда-нибудь станут известны общественности? — Как бы ни велось следствие, оно никогда не приведет к реальным заказчикам. Ведь они не настолько глупы, чтобы говорить тем, кому поручают заказ, кто они на самом деле. Представьте: у вас в руках часть цепочки, сантиметров пять из двадцати. Вы сможете ответить, откуда она начинается? Нет. И здесь тоже самое. Мне сложно говорить об этом, потому что я с Борисом действительно дружил. При этом я против того, чтобы мост, на котором его убили, называли в честь Немцова. Ведь у власти находится тот же режим, который и убил Бориса. Поэтому переименование моста его убийцами я считаю оскорблением его памяти. Когда сменится власть, это будет можно и нужно сделать. Сейчас же это не победа либеральной оппозиции, а мелкая подачка от власти. — Вы недавно вернулись из Крыма. Какой вам там показалась обстановка? — Я бываю в Крыму по несколько раз в год, начиная с 1976 года, там живут многие мои друзья. В Ялте, например, у моей бывшей, и, возможно, будущей жены есть дом. Раньше в Крыму чувствовал себя как дома, а сейчас там все по-другому. Большинство знакомых россиян, живущих в Крыму, не поддерживают аннексию. Они, возможно, даже более проукраинские, чем их соседи-украинцы. Лучше всего обстановку оценил таксист в Коктебеле, который сказал мне: "Раньше было невыносимо, но сейчас же совсем п***ец". Видно, насколько молчаливыми и осторожными стали татары на рынках. Но все равно обрывки украинской речи я иногда слышал, как и украинские песни на набережной в Ялте (напевает "Я не здамся без бою" "Океана Эльзи". — Авт.). Даже в магазине на мое "дякую" мне отвечали "будь ласка". Но все украинские сувениры там сейчас продаются из-под полы. Вот с трудом достал себе брелок с надписью "Ялта, Крым, Украина" и красивую вышиванку. В целом, таким Крым я не видел даже при советской власти. Впечатление одно: уныние. — Благодаря таким людям, как вы и Андрей Макаревич, у украинцев остается надежда, что не все еще потеряно для России. Как думаете, что может ее спасти? — Думаю, реальные шансы на это находятся между "крайне мало" и "никогда". Ни одного шага назад к миру сделано не было. Была только имитация этого движения, а потом все равно делался шаг вперед, к продолжению конфликта. Никакие санкции, потеря репутации в мире, падение экономики не пугают. Что касается москвичей, то большинство, думаю, уже начинают забывать о войне в Украине: эта тема стала подниматься в разговорах, в главных сводках новостей в разы меньше. — Вы дружите с Андреем Макаревичем и Михаилом Ефремовым. Что обсуждаете кроме политики и творчества? — С Ефремовым я познакомился в Крыму в мае 1978 года, а с Макаревичем еще раньше — на его концерте в лагере "Спутник" в Гурзуфе в 1976-м. Мы действительно друзья, а не просто случайно оказавшиеся в "белом списке" люди, куда нас записал Минкульт Украины. Когда мы собираемся, то как раз и не говорим о политике и творчестве. Можем вместе смеяться, плакать, выпивать. Наша дружба — это не политический альянс, как могут некоторые подумать: мол, собрались три нацпредателя и решают, как бы получить побольше денег или когда снова поскакать на Майдане. — Вы упомянули о "белом списке" артистов из РФ. Как вообще относитесь к подобным вещам? — Мне приятна компания, в которой я оказался. Но перед тем, как включать людей в этот пусть и хороший список, нужно было их самих спросить, хотят ли они в нем быть. Пока же особой пользы от того, что я в этом списке, нет. Последний раз, когда я ездил во Львов, все равно объяснял пограничникам и офицерам СБУ цель своего визита. На чтениях "Русского пионера". С Ефремовым, Собчак и другими. — Вы — бывший политтехнолог. Следили за нашими последними выборами? — Следил. Очень заметно было отсутствие российских команд политтехнологов, хотя некоторые из них все равно продолжают работать в Украине. У меня ощущение, что в Украине из-за военного конфликта появилось некоторое пренебрежение к предвыборной агитации на русском языке. Но я считаю, что часть агитации должна быть двуязычной — воздействие от нее было бы сильнее, уж в Киеве точно. Многие думали, что если напишут лозунг на украинском языке, нарисуют рядом трезубец, и все это на фоне желто-синего флага, то сразу завоюют сердца избирателей. Теперь главное, чтобы у Украины хватило сил не свернуть с пути исполнения заявленных деклараций. Пожар всегда дает шанс подумать, как по-новому построить дом. Если после трагедии на пепелище появится такая же старая избушка с туалетом на улице, значит, пожар ничему не научил. — Поэт Дмитрий Быков назвал вас главным русским поэтом нашего времени. Вам это льстит? — На самом деле есть продолжение этой цитаты, где Дима добавил, что главный — еще не значит лучший. Сказано это было примерно 10 лет назад, когда я неожиданно накануне своего 50-летия начал писать. Быков — сильный критик, и эта оценка скорее не моего творчества, а эффекта воздействия моих стихов на новую на тот момент аудиторию в интернете. У Димы, кстати, чудовищная работоспособность: пока мы с вами разговариваем, он уже успел прочесть четыре книжки и одну написать (смеется). — Требуете ли вы тишины, когда творите? — Я начал писать стихи, чтобы смешить друзей. Поэтому и сейчас могу что-то придумывать даже в разгар шумной гулянки. Но, естественно, это не касается лирики. — Как долго писали ваше последнее из нашумевших стихотворение "А в Кремле зазвонил телефон"? — За полтора часа, в пробке. За день до этого мы сидели у меня дома с Андреем Васильевым (бывший шеф-редактор украинской газеты "Коммерсантъ". — Авт.) и обсуждали новости. Решили, что смеяться над бомбежками в Сирии довольно странно. А тут как раз Путин дал интервью Соловьеву. Посмотрели его и заметили, что почти во всех случаях слово "война" Владимир Владимирович заменяет на "работа". Так и родилась идея кавер-версии на стихи Чуковского. Прошу понять: многие мои стихи ближе к жанру частушек или политических куплетов, нежели к поэзии высокого стиля. "Телефон" — это рифмованная реакция на новости. Андрей Васильев называет жанр, в котором мы работаем, ньюзикл. — На выступлениях в Киеве (17 ноября, клуб Atlas) и Одессе (19 ноября, клуб Terminal 42) планируете посвятить пару строк нашим политикам? — Я не люблю, когда человек приходит в гости и тут же начинает рассказывать, что ему не нравится в этом доме. Если бы я жил в Киеве, знал все проблемы, то вполне бы мог себе это позволить. А так смеяться над оговорками Кличко, например, считаю дурным тоном. — В прошлом году вы написали стихотворение о трагедии с малайзийским "Боингом". А о событиях 31 октября с российским самолетом над Синаем планируете что-то написать? — Когда эта трагедия случилась, у меня были выключены телефон и компьютер на три дня: я так всегда делаю, когда отмечаю свой день рождения (2 ноября. — Авт.). Поэтому узнал о случившемся позже, чем другие. Я — не газета или журнал, чтобы обязательно откликаться на подобные события. Хотя к проекту "Орлуша" я сейчас отношусь как к достаточно влиятельному СМИ. Как Андрей Орлов я, конечно, не мог не среагировать, но как Орлуша посчитал, что писать об этом не буду. В данный момент я пишу про чудовищные теракты в Париже — киевляне будут первыми слушателями этой работы.
Комментарии
Минимальная длина комментария - 50 знаков. комментарии модерируются
Комментариев еще нет. Вы можете стать первым!
|
|
|
Смотрите также
из категории "Новости разное"
