Почему произведения Довлатова считают белым стихом и кем была его любимая женщина (фото)

Сергей Довлатов."
Война за Довлатова, "мимолетный" брак, лагерь и разбитое сердце Курта Воннегута
В рубрике "Литгостиная" журналист Анастасия Белоусова и писатель Алексей Курилко спорят о произведениях классической литературы. В этот раз они разбирались, почему произведения Довлатова считают белым стихом, почему спорят о его таланте и кем была его любимая женщина. Сергей Довлатов. — Алексей, скажи честно: каково это — драться за Довлатова? — Настя, я не дрался за него. В юности дрался за Есенина с человеком, который назвал его бабником и пьяницей. Еще дрался, когда мне доказывали, будто Высоцкий пел матерные песни, а я знаю, что он не делал этого принципиально. За Сергея Довлатова пока не дрался, и надеюсь, что не надо будет… Да и возраст уже не тот, чтобы кулаками махать. — Кулаками не махал, но у тебя была литературная война с критиком, который заявил, что Довлатов — посредственность. — А, ты об этом! Да, ко дню рождения Сергея Довлатова один портал провел акцию: литераторы писали о Сергее Донатовиче мнения, воспоминания, размышления... Так вот, в этой акции Дмитрий Быков написал статью "Компромисс Сергея Довлатова", в которой указывал, что Довлатов — средний писатель. Что якобы обыватель теперь считает себя интеллектуалом лишь потому, что читал Довлатова. Да, такую прозу легко читать, но как тяжело дается эта легкость! Ну не нравится тебе, бывает. Зачем же говорить и писать, будто все, кому по душе книги Довлатова, имеют дурной вкус? Пусть укажет конкретно — кто! Бродский не разбирался в литературе? Вайль? Или Курт Воннегут не имел вкуса? А эти люди любили и высоко ценили прозу Довлатова. Многие уверяли, будто Быков попросту завидует ему. Поэтому я написал "Слово в защиту рассказчика" — как ответ. Например, Быков считает, мол, нет ничего особенного в "фишке" Довлатова — не повторять в предложении слова, начинающиеся с одной буквы. Он это делал не ради "выеживания". Это была пульсация его прозы. Думаю, в глубине души он оставался поэтом. А питерский литератор Игорь Сухих открыл, что порой Довлатов писал почти что белым стихом. РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ — Курт Воннегут писал Довлатову: "...вы разбили мое сердце. Я родился в США, бесстрашно служил им во время­ войны, но так и не сумел продать ни одн­ого своего рассказа в журнал "Ньюйоркер". А теперь приезжаете вы, и — бах! — ваш рассказ сразу же печатают... Я многого жду от вас и от вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой б­езумной стране. Мы счастливы, что вы зде­сь. Ваш коллега Курт Воннегут". — Верно! Ссылаясь на это письмо, Быков заявляет: "А что его Воннегут похвалил, так ведь писатель любит хвалить тех, кто слабей". Быков, вероятно, судит по себе. Потому и критикует Довлатова, Бродского, Высоцкого, Есенина... Мы предлагали ему открытую дискуссию по поводу Довлатова? Что он ответил? Семья — это когда по звуку угадываешь, кто моется в душе. — Что Довлатов ему не интересен, что это писатель уровня Боборыкина... — У него нет аргументов доказать свои слова, но есть желание лишний раз напомнить о себе. Так мы будем говорить о нем, или все-таки о Довлатове, который скромно называл себя простым рассказчиком? — Мне очень нравится его мысль: "Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик — о том, как должны жить люди. Писатель — о том, ради чего живут люди". — Да, он писал о том, как люди живут. Но в своих книгах он создавал совершенно иную реальность. Не жизнь описывал, а скорее писал по мотивам своей жизни. Как говорил мой театральный педагог, лучше зрителя недокормить, чем перекормить. Довлатов как раз из тех, кто "недокармливает": его проза лаконична, но при этом красноречива, проста, красочна, иронична и заставляет думать. — А у него тоже всегда с собой была записная книжка? — Конечно! Вообще записные книжки писателей не менее интересны, чем их произведения. В них — настоящие перлы, которые далеко не полностью вошли в законченные произведения. Илья Ильф так и говорил Петрову: "Обязательно записывайте: все проходит, все забывается. Я понимаю — записывать не хочется. Хочется глазеть, а не записывать. Но тогда нужно заставить себя". Толстой вообще писал: "Мне кажется, что со временем будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана Ивановича и Марью Петровну". И уверял, что писатели "будут только рассказывать то значительное или интересное, что им случилось наблюдать в жизни". Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречен. — Именно так и происходит сейчас в соцсетях. Из Довлатова вышел бы шикарный блогер. Да и вообще, он всегда отличался от большинства писателей. Мне нравится воспоминание его друга Владимира Уфлянда: "Однажды я ему сказал: "Сережа, ты не похож на писателя! Все писатели маленькие и некрасивые, а ты большой и красивый. Если тебя привести в Союз писателей, его надо просто закрывать: там все какие-то уродливые, старенькие. А ты юный красавец, ты не писатель!" Довлатов действительно был огромным, элегантно одетым мужчиной. Однако, когда я читала "Компромисс", создалось впечатление, что это не очень хороший человек... Не потому, что делал что-то плохое, а вообще мало что делал. — В первую очередь он работал над словом. Но тебе, вероятно, не понравился главный герой Довлатова. — У них много общего. Оба работают журналистами... — Ну и что? Ты тоже журналист. — И я знаю, что порой приходится наступать на горло собственной песне, идти на компромисс. — Не волнуйся! Принято считать, что журналистика для литератора — занятие пагубное, однако Сергей Донатович не раз говорил, что хотя сам этого не ощутил. Подчеркивал, что в этих случаях действуют различные участки головного мозга. Когда он писал для газеты, у него даже почерк изменялся. Журналистка Анастасия Белоусова и писатель Алексей Курилко. УШЕЛ, ВЕРНЕЕ, ОСТАЛСЯ — Вот-вот! Звучит как кредо: "Мне стало противно — и я ушел. Вернее, остался". — Но это не жизненное кредо Довлатова! Хотя фраза замечательная. Представь, в "Компромиссе" по сюжету женщина главного героя обнимает его, когда он пришел в пиджаке ее бывшего, закрывает глаза и в страстный момент называет его другим именем. Любой другой автор написал бы: "Мне стало противно, и я ушел", — это было бы красиво. Но Довлатов добавляет: "Вернее, остался" — это честно. Поклониться бы в ноги за такую правду. — А помнишь, когда в "Компромиссе" у его редактора порвались штаны сзади, но никто из сотрудников не решался об этом ему сказать? Но если вначале автор пишет: "Любое унижение начальства — большая радость для меня", то в итоге: "И тут я осознал, что дело в прорехе. Она как бы уравняла нас. Устранила его номенклатурное превосходство. Поставила нас на одну доску. Я убедился, что мы похожи. Завербованные немолодые люди в одинаковых голубых кальсонах". И в итоге сам зашил ему брюки. — Когда говорят, что Довлатов зло кого-то высмеивает, я отвечаю: он имеет на это право. Потому что прежде всего он не боится выставить себя в невыгодной роли. Чаще ведь писатели грешат изобразить себя так: все кругом в дерьме, а он один — д’Артаньян в белом костюме. ГРОЗИЛ СРОК ЗА ТУНЕЯДСТВО — Знаешь, Настя, что обидно? До сих пор находятся те, кто упрекают Довлатова, что он покинул родину. — Но разве это не так? Он же эмигрировал... — Потому что ни один здравомыслящий человек не мог продолжать жить в таких тяжелых условиях. Ведь он долго противился эмиграции. Но его вынудили покинуть и любимый Невский проспект, и друзей, и потенциальных читателей... Ему грозил тюремный срок. Он не был членом Союза писателей. А из Союза журналистов его выгнали, лишь только выяснился факт публикации его рассказов за рубежом. Его могли посадить за тунеядство, его вызвали в КГБ, открыто сказали: езжайте, ваша семья там, зачем вы здесь, кому вы тут нужны? Но не он нужен был, а ему нужен был читатель. А читатель его остался в СССР. — Ни один рассказ до этого в Союзе опубликован не был? — Кажется, всего два рассказа за 20 лет. Статистика, согласись, удручает. А для писателя или поэта это играет огромную роль. Если артисту нужен зритель, то писателю нужны читатели. А иначе что толку писать? Зная, что в стране тебя не опубликуют, что остается? Лишь писать в стол, надеясь на лучшее времена. И как долго пришлось бы ждать эти лучшие времена? А они могли и не наступить. А худшие могли начаться в любой момент. Нет, в таких условиях для талантливого человека писать в стол — все равно что оперной звезде петь в переходе! Так что иного выхода у него не было. — Зато в Америке он достаточно быстро стал своим. Хотя и говорил, что 11 лет понадобилось, чтобы на нем истлели вещи советской галантереи. — Нет, Анастасия, не все так просто: путь наверх и там был долг и тернист. В Америке дела его не сразу пошли в гору, все происходило постепенно. С Бродским. Дружили с Довлатовым более 30 лет. ЧЕТЫРЕ ЛЮБВИ: АСЯ, ТОМА, ЛЕНА И... АНЯ — Мне очень нравится фраза Довлатова: "Я дважды был женат, и оба раза счастливо". Друзья писателя рассказывали, что его женщины всегда были сногсшибательной красоты. А еще он очень смешно рассказывает о второй жене, Елене. — Знакомство с Еленой Довлатовой он описывал трижды, и всегда по-разному. Как верно подметил литератор и исследователь жизни Довлатова Андрей Арьев: "В прозе он неточно называет даже собственный день рождения...". И это абсолютно верно. Это вполне можно назвать ключом к разбору его прозы и жизни. Говорят, он бывал очень доволен, если люди верили в правдивость его устных или письменных рассказов. Но пусть читателей не вводят в заблуждения ни реальные имена, ни совпадения жизненных обстоятельств. Вот берем твою любимую фразу: "Я дважды был женат, и оба раза счастливо". Сразу же обнаружим нестыковку. В Асю Пекуровскую многие влюблялись, но Довлатову удалось с ней расписаться. Однако чуть ли не на следующий день Довлатова повстречал Арьев, которому Сергей признался, что Ася от него ушла. Вот тебе "и оба раза счастливо". Я с нетерпением жду мемуаров вдовы писателя, Елены Довлатовой, но, боюсь, она их не напишет. Ведь она знает о нем очень много и, может быть, не очень хороших вещей. Елена, которая терпела его срывы в СССР и его запои в Америке. Но так, как Ася Пекуровская, его первая мимолетная жена, она никогда не поступит. Ася написала книгу "Когда случалось петь мне и С. Д." (Довлатов часто подписывался инициалами. — Авт.) В той книге она на него море грязи выливает, как и почти любая женщина, будучи обиженной. Но отчего ей обижаться, собственно? — Но ведь в повести "Филиал" он вывел Пекуровскую под именем Тася. Вышел весьма сатирический портрет и, вероятно, схожий с оригиналом, раз она решила ответить целой книгой, в которой много нелицеприятной для него информации! — Я этой книге не поверил. Она многословна, написана вычурно, но не сдержанно, не объективно, а претендует на прозу мемуарную. — С Асей Пекуровской изначально все было непросто. Вспомни случай, когда с ней Аксенов заигрывал, посадил к себе в машину, завел мотор, но машина почему-то не трогалась с места. Он вышел и увидел, что Сергей поднял слегка машину, чтобы задние колеса не касались асфальта, и держал. Но потом отпустил-таки, и они уехали... — Очень похоже на легенду. Довлатов был физически развитым, но поднять автомобиль с двумя пассажирами, да так, что Аксенов и Пекуровская не могли понять, отчего машина не трогается с места? Это сейчас машины сплошь из пластика, а тогда — сплошное железо. Так что я бы усомнился в этом факте. — Была еще Тамара Зибунова — его гражданская жена, с которой он познакомился, пока жил в Таллинне. У них есть дочь… Он Тамару изобразил в "Компромиссе" под именем Марина? — Я знаком с Тамарой Зибуновой виртуально, через соцсети. Недавно в своем живом журнале она написала: "За последнюю неделю так много было разговоров про СДД. Отвечая на вопросы, невольно предалась воспоминаниям. И что-то переосмысливаю. И вдруг поняла, почему так раздражаюсь, когда меня принимают за его героиню Марину. У нее был длительный роман с другом главного героя Шаблинским. Мне бы такое даже в страшном сне не приснилось!". Да и сам Довлатов никогда не утверждал, что Марина из "Компромисса" — это Тамара. Так решили те, кто путает жизнь и литературу. А ему было важно, чтобы читателям было интересно. И хотя прототипы образов "Компромисса" были другими, придуманная обществом версия выглядит весьма достоверно. Ну и, наконец, Елена Довлатова. Прожившая с ним не один год. Помогавшая ему всегда, прекрасно разбирающаяся в литературе, поддерживающая его при жизни, взявшая на себя все дела по устройству его литературного наследия. Может, он потому и описывал их знакомство трижды? Может, искал какой-то идеальный вариант? Ведь знакомство в общественном транспорте, когда он подошел к ней, сраженный ее внешними данными, особенно грустным взором черных глаз, звучит банально. А ведь даже меня потянуло на поэзию и догадки! У них сперва родилась девочка Катя, а уже в Америке — сын Коля, или Николас. Но, думаю, что самая большая любовь у Сергея Донатовича была к русской литературе. Он писал такие строки — может, скажу не дословно, но суть такая: "Смерть Анны Карениной — самая страшная трагедия в моей жизни". Хотя в последние годы он говорил, что на первом месте должна быть семья. Дочь, жена, сын и внук. Держат табличку для улицы в Нью-Йорке, названную в честь Сергея Довлатова. ГОРЮЧЕЕ ДЛЯ ТВОРЦОВ — Алексей, я вот читала у Валерия Попова, что Довлатов... — У Валерия Попова, как и у Владимира Соловьева, ты о Довлатове ничего хорошего не узнаешь, даже если они и представляются его друзьми. Лучше всего о своей жизни написал сам С.Д. Вот его емкая, но все вместившая автобиография: "Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что. Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой…". — Эра Коробова, питерская знакомая Довлатова, рассказывала о встречах с гениями того времени, в том числе Иосифом Бродским, которого первым выслали из страны. Она трогательно описывала те дни: "Мы, девочки, в основном работали, а мальчики в основном писали... Мы часто их подкармливали, но нам это очень нравилось". — При советском строе диссиденты не могли иначе. Причем алкоголь, как сказал кто-то из них, был тем горючим, на котором двигалась машина творчества. Но! Позже Иосиф Бродский скажет, что те, кто в СССР беспробудно пил, в Америке бросали пить вообще. Потому что там другой строй, там не государство контролирует тебя, а ты сам себя контролируешь. В США Сергей Донатович, несмотря на то, что его публиковали и уже были какие-то деньги, грустил по родине. Началась депрессия — именно тогда, когда к нему наконец-то пришла слава. Он устал. Умер писатель из-за сердечной недостаточности в 1990-м. Одной из последних его книг стало произведение "Холодильник". Полная версия "Литгостиной" на http://conferences.segodnya.ua/dovlatov.html